Главная » 2008»Август»13 » Россия: "Рентабельных запасов нефти хватит до 2022 года"
Россия: "Рентабельных запасов нефти хватит до 2022 года"
15:27
В конце марта правительство одобрило поправки к программе
воспроизводства минерально-сырьевой базы на 2005-2020 годы. Поправки
предусматривают увеличение бюджетного финансирования программы с 260
млрд до 544 млрд рублей. В целом же с учетом внебюджетных источников
инвестиции в геологоразведку до 2020 года составят 4 трлн рублей. О
том, как Минприроды планирует реализовать эти планы, о ситуации в
отрасли и о том, когда в России закончится нефть, директор департамента
государственной политики и регулирования в области геологии и
недропользования Минприроды Сергей Федоров рассказал в интервью
обозревателю "Газеты" Евгению Белякову.
— Недавно правительство одобрило программу увеличения финансирования
геологоразведки в стране. Почему получилось так, что в последние годы в
России практически не вкладывали средства в эту отрасль?
— Вкладывали, но маленькие суммы начиная с 1990-х годов. Раньше была
система Советского Союза, когда все этапы геологоразведки, включая
поисковые и геологоразведочные работы, проводились за счет бюджета.
После перестройки произошло разделение бюджетов, появились частные
компании. И было принято решение, что разведку должны осуществлять
недропользователи. Но так как наши компании запасами были обеспечены
значительно больше, чем западные, то они не спешили вкладывать средства
в геологоразведку. Зачем вкладывать, если есть запасы уже здесь, под
боком? Поэтому произошел провал в объемах работ и провал в приросте
запасов. Из отрасли стали уходить специалисты.
После этого государство осознало, что геологоразведка — это не
сиюминутный процесс, а долговременный, отдача бывает минимум через 5, а
то и через 10-20 лет. И основы для открытий 2020 года нужно закладывать
уже сейчас. А чтобы закладывать основу, нужна четкая концепция. И дело
не только в деньгах, но и в наличии производственного потенциала. Мы
попытались проанализировать, что у нас есть: какой примерно уровень
добычи полезных ископаемых наше государство может достичь в тот или
иной год и какие запасы нужны для того, чтобы обеспечить сырьевую
безопасность страны.
Если мы вспомним 2003 год, то бюджетное финансирование было на уровне 5
млрд рублей. Потом в 2004 году, когда в Минприроды пришла новая
команда, мы приняли программу, где в среднем финансирование выходило на
уровень 20 млрд рублей в год. Однако мы считаем, что для ускоренного
развития процессов воспроизводства нужно еще дальше увеличивать
затраты. Мы в этом году вышли с программой, где финансирование
достигает уже около 40 млрд рублей в год. Но фактически увеличение
финансирования возможно лишь с 2011 года, так как бюджет на три года
уже сверстан.
— Как геологи определяют, где бурить скважину?
— Посмотрите на геологическую карту России. Все потенциальные бассейны
известны. Этап регионального изучения территории страны уже
давным-давно пройден. В региональном масштабе уже известно, где что
искать. Локальный прогноз нефтегазоносности, обоснование заложения
дорогостоящих глубоких скважин осуществляются по материалам детальных
сейсморазведочных работ.
— Как вы можете заранее прогнозировать, где и сколько найдете?
— В программу закладывался необходимый прирост запасов, получаемый не
только за счет бюджета, но и за счет средств частных компаний. Мы берем
только распределенный фонд и говорим, что на этих участках в
соответствии с лицензиями недропользователей объем обязательств по
сейсмике — столько-то погонных километров, по бурению — столько-то.
Общая сумма такая-то. Переводим в рубли. В итоге сумма, которую
недропользователи должны потратить, 4 трлн рублей.
А государственный заказ нужен для того, чтобы снять риски ранних стадий
геологоразведочных работ и создать фонд недропользования. Восточная
Сибирь — это новый регион, еще недостаточно освоенный. Поэтому мы
проводим для недропользователей первоначальную работу, как во всем
мире, мы ведем региональные работы, можем пробурить параметрические
скважины, но не на участке недропользователя, а в пределах исследуемого
района. Научная информация, полученная в ходе региональных работ,
позволит сказать, где какие ловушки и так далее. Тогда
недропользователи смогут заложить поисковые скважины, составить план
работ. Мы лишь добываем для них информацию и на ее основе корректируем
программы лицензирования. Возможно, новая информация будет
способствовать повышению инвестиционной привлекательности участников и
создаст условия, чтобы компании шли сюда и здесь открывали
месторождения.
— А частные компании не могут этим заниматься сами?
— Во всем мире это функция государства. Компании могут, но это большой
финансовый риск. Компания работает на кредитах банка. Государство берет
на себя какую-то часть затрат, надеясь, что это вернется в бюджет за
счет налогов. Мы эти участки будем распределять по аукциону, мы же не
дарим их. Если компании будут видеть, что это перспективный объект, а
не чистое поле, они заплатят значительно больше. Это рынок. Не заплатят
одни — придут другие.
— Какая ситуация в отрасли с кадрами? Если многие специалисты из отрасли ушли, кто будет осваивать огромные бюджетные средства?
— Сложный вопрос. Кадры мы долго теряли. И не только в производственных
организациях, но и в научно-исследовательских институтах, которые
готовили специалистов. Поэтому когда выделяются такие огромные
средства, возникает вопрос: есть ли те люди, кому их осваивать? Мне
кажется, Роснедрам будет тяжело их освоить, по крайней мере непросто.
Закон позволяет не только размещать государственные заказы в
госпредприятиях на основе конкурса, но и распределять их между теми,
кто предложит лучшие условия для поиска, для научных работ — в
зависимости от поставленной задачи. Время покажет. Мы же со своей
стороны предприняли первый шаг: наряду с программой внесли проект
распоряжения правительства, который временно закреплял бы за Роснедрами
все предприятия геологического профиля, где есть доля государства. Но
нужна серьезная концепция.
Ее пока нет. Роснедра говорят: отдайте нам геологические предприятия, и
все будет хорошо. Росимущество говорит: нет, надо предприятия
акционировать и отдать частному бизнесу, который будет лучше работать.
На самом деле я во многом согласен с Росимуществом и считаю, что лучший
хозяйственник — это все-таки бизнес, а не государство. Зачастую мы
сталкиваемся с тем, что, даже если работать по федеральному бюджету,
стоимость 1 метра скважины у государства получается значительно дороже,
чем у частного собственника. Но у Росимущества, насколько мне известно,
тоже нет своей концепции. Есть план — быстро все акционировать и
приватизировать. Правда, на мой взгляд, где-то посередине. Есть
несколько предприятий стратегического плана, которые нельзя трогать ни
в коем случае, а есть предприятия, которые спокойно могут работать. Их
надо отпустить на вольные хлеба, приватизировать, отдать в частные
руки. Главное — чтобы этим мерилом не было здание офиса в центре
Москвы. Зачастую у нас многие предприятия попадают под жернова из-за
привлекательности имущественного комплекса. В результате все архивы —
на улицу, все коллекции — на свалку, а в особняке в центре Москвы
работают уже совершенно другие структуры. Поэтому нужна осознанная
госполитика в этом отношении, оформленная решением правительства.
— Как определить эффективность работы геологов?
— В целом по эффективности геологоразведка на втором месте после
искателей клада. Куда уж более эффективно? Вкладываешь средства —
получаешь запасы. Ни один банковский кредит не сравним с этим. На 1
рубль вложений мы получаем до 100 рублей прибыли в виде прироста
ценности недр и запасов полезных ископаемых.
— Если бы я был бродячим геологом и, гуляя по Восточной Сибири, обнаружил месторождение, смог бы я получить свои 25%?
— Если бы клад нашли, то смогли бы. Здесь — нет, не получите, сразу
говорю. Почему? Потому что для того, чтобы найти месторождение, нужно
иметь лицензию. Иначе это безлицензионная деятельность и даже уголовная
статья. Если, имея лицензию, вы помогли найти месторождение и ваш вклад
значительный, то существует положение о вознаграждении. Теоретически
оно есть, другое дело — государство здесь недорабатывает. Геологи,
которые открыли месторождения и по закону имеют право на
вознаграждение, зачастую его не получают, так как не разработаны
методики. В разных странах это по-разному решается. Если это
распределенный фонд, то частная компания создает наградной фонд. Но
государство, по-хорошему, должно довести этот процесс до конца по тому
фонду, который в советские времена был открыт. И люди, приложившие к
этому усилия (многие из них уже старики), должны быть вознаграждены.
— Лично вы что-нибудь открывали?
— Так сложно сказать. Например, 7 мая будет конкурс на
Центрально-Хорейверскую зону в Ненецком автономном округе. Я работал на
ее разведке, то есть в тех геологоразведочных предприятиях, которые там
бурили, проводили каротаж, ставили запасы на баланс и так далее. Но это
работа сотен геологов, тысяч людей.
— Насколько нам хватит различных сырьевых запасов?
— Здесь надо очень аккуратно к вопросу подходить. Мы можем говорить
лишь о рентабельных запасах, которые выгодно добывать при нынешней
цене. Вот, например, марганец. Мы его большую часть завозим для нашей
металлургии — покупаем в Казахстане, на Украине, вообще где угодно.
Хотя есть большие марганцевые месторождения, но их неэффективно,
невыгодно добывать. Проще купить на Украине, чем вкладывать миллиарды и
миллиарды. Поэтому главное — рентабельность.
— А по нефти?
— Мы считаем, что сейчас рентабельных запасов у нас — до 2022 года.
— То есть в России при цене $100 за баррель осталось запасов нефти только до 2022 года?
— Рентабельной. Но сейчас, например, строится нефтепровод Восточная
Сибирь — Тихий океан. После окончания строительства все, что вокруг,
станет рентабельным. Создание инфраструктуры автоматически это сделает.
Действительно, что в Якутии может быть рентабельным, когда до
потребителя еще тысячи километров трубопровода надо строить? Так же и
Ямал: когда газопровод подойдет к нему, сразу все перейдет в разряд
рентабельного.
— Как обстоят дела с ураном?
— С ураном проблемы. Сейчас добываем урана меньше, чем потребляем.
Работаем пока на складских запасах. На том заделе, что был сделан в
советские времена.
— А как же реализация той большой программы, которую планирует Росатом?
— Я надеюсь, что мы ее обеспечим. В рамках программы до 2020 года планируем увеличить прирост запасов урана в 3,5 раза.
— Недавно правительство поставило задачу всем нефтяным компаниям
перейти на утилизацию 95% попутного нефтяного газа. Это рентабельно?
— Я считаю, что тот объем попутного нефтяного газа (20 млрд
кубометров), который мы сжигаем (а экологи вообще насчитали 60 млрд в
год), просто неприемлем. Первая проблема — у нас нигде не учитывается
сжигаемый газ, нет запрета на эксплуатацию месторождений без счетчиков.
Это надо решать, ведь, по сути, 40 млрд кубов у нас не учтено. А что
такое 60 млрд? Это потребление Украины и нескольких Белоруссий. И все
это мы выбрасываем на ветер. Когда оппоненты из нефтяных компаний и
некоторые чиновники начинают говорить, что экономика компаний не
потянет, что нельзя так резко, что если мы введем критерий в 95%
обязательной утилизации, это приведет к остановке месторождения, я в
это не верю.
Не одни мы такие умные родились, во всем мире есть подобные
ограничения. Мы сжигаем газ наравне с Нигерией. Во всех странах — в
Норвегии, США, Канаде — сжигается только 3% попутного нефтяного газа, и
то это приходится на аварийные выбросы. Тот же Казахстан, наш сосед, в
2004 году принял закон о нефти и газе, в котором дал отсрочку и обязал
всех довести утилизацию до 95%. В противном случае месторождения будут
остановлены. И тоже кричали, и тоже возмущались, и тоже лоббировали. Но
что потом сделали? Начали планомерно выполнять это условие, обеспечили
и свои, и наши институты и заводы заказами. Ведь вариантов утилизации
ПНГ масса. Этот газ не обязательно закачивать обратно в пласт, можно
перерабатывать на месте. Кроме того, из тяжелых фракций попутного газа
можно получать масла, развивать газохимию. Можно строить отдельно
газопровод, можно электричество вырабатывать и так далее. В итоге
заработала наука. Появился спрос — появилось предложение.
Этот вопрос нужно решать как можно быстрее, даже если придется
останавливать месторождения. Ничего страшного. Одно остановим, два,
три, десять. Зато тот ценный ресурс, невосполняемый, в количестве 60
млрд кубов в год, мы сжигать хоть не будем. Все вопросы решаемы, нужна
только политическая воля, чтобы поставить точку в этом споре.
— То есть, получается, все технологии у России уже есть?
— Я считаю, что есть. Под каждое месторождение они свои, могут быть
комплексные. Заказывай работу в институте, не только ты свои
сверхприбыли получай, но и давай людям возможность заработать. Что
касается счетчиков, я вообще считаю, что это обязательное условие. Мы,
государство, должны знать, сколько добываем газа, сколько сжигаем.
Поэтому ставим условие: счетчики всем к такому-то числу. Нам оппоненты
начинают говорить, что рынок счетчиков взметнется вверх. Создавайте
собственное производство. Это решаемая проблема. Когда начинают
приводить тысячу и один аргумент против, примеры конкретных
месторождений, слушать не надо. Выработка индивидуального подхода к
каждому месторождению не приведет ни к чему, кроме коррупции.
