Внимание! Много букв! Всю ночь в окрестностях Цхинвали раздавалась
стрельба. Казалось, совсем рядом с городом идут бои. Стреляли из
автоматов, ухали САУ и "Грады". Под утро в небе раздался гул
истребителей. Где-то рядом падали артиллерийские снаряды. Местные
жители говорили, что бомбят ту грузинскую часть Транскама, которую
накануне заняли российские войска.
Около пяти утра в Цхинвальскую больницу
привезли новую партию раненых и убитых. 18 раненых российских
военнослужащих сразу же увезли колонной в Джаву, где разместилась
медицинская часть, переброшенная в Южную Осетию из Ханкалы.
С первого дня войны больница подверглась
артобстрелу, и медики перешли в подвальное помещение. Под палаты и
операционные задействовали все отсеки и коридоры. Мы идем по толстому
слою пыли мимо выстроенных в ряд кроватей, освещаемых тусклыми лампами.
Электричества в городе нет, но медики нашли генератор, чтобы хотя бы
кипятить инструменты. Вдоль стен лежат окровавленные простыни.
Операционная — это едва освещенное помещение с двумя операционными
столами в центре и тумбами, заставленными медикаментами. Рядом, в
соседнем отсеке, под капельницей лежит раненный в легкое ополченец. Его
только что прооперировали, и из его груди торчит дренажная трубка. С
другой стороны коридора — раненая Изольда Гасиева. Ей 63 года, она из
села Тбет, которое грузинские танки заняли одним из первых.
— Танк ехал по улице и стрелял в дома,— говорит Изольда.— Попал в мой дом. Крыша обрушилась, стекла полетели.
У Изольды контузия и осколочные ранения плеча и ноги. Уезжать с колонной раненых из Цхинвали она не захотела.
— С начала войны мы работаем только на военную
травму и неотложные состояния вроде инфаркта,— говорит главврач Нодар
Кокоев.— В основном люди поступают с осколочными и пулевыми ранениями.
За последние три дня мы отправили во Владикавказ 160 раненых.
— А убитых много?
— Много. У нас трое до сих пор лежат в
приемном. Но это русские ребята, военные. Их вчера "Грады" накрыли на
южной окраине. Своих убитых местные жители разобрали и уже похоронили.
Тела трех убитых российских военных лежат на
полу в бывшей операционной на первом этаже. Их не стали спускать в
подвал, потому что им уже ничего не страшно. Они укрыты белыми
простынями.
В больнице появляется российский военный. Представляется офицером медчасти, спрашивает у главврача, какая нужна помощь.
— У нас нет новокаина, нет перевязочных
материалов,— говорит Кокоев.— Сегодня нам уже нечем оперировать. Мы же
не ожидали — целая дивизия сюда зашла, а медчасть осталась где-то
далеко. Только сегодня она добралась до Джавы. На своих нам бы хватило
медикаментов, но стали русские поступать с тяжелыми ранениями.
Офицер пообещал помочь с медикаментами. Уходя,
сказал: ""Двухсотых" заберем сегодня". По данным Минобороны, российские
военные с пятницы потеряли 18 человек убитыми и 52 ранеными. Еще 14
человек пропали без вести.
Похороны в огородах У гостиницы "Алан" разгружают упаковки с
минеральной водой, привезенной из Владикавказа. Те, кто сюда пришел,
настоящие смельчаки, они не побоялись покинуть свои подвалы ради
бутылок с водой. Когда в небе раздается гул самолетов, люди бросаются к
стене гостиницы и падают на землю. Истребители сбрасывают бомбы к югу
от Цхинвали и уходят на север. Говорят, в это время продолжается бой за
Присские высоты.
Женщины, расходясь по домам, быстро
пересказывают друг другу новости о знакомых и родных. В доме на улице
Квайсинской нашли два женских трупа. Их накрыло снарядом прямо в доме.
У женщин нет голов, и их не могли опознать полдня. Теперь опознали и
уже похоронили в огороде.
— Почему в огороде? — спрашиваю я.
— А где еще? — отвечают женщины.— На кладбище
не пойдешь, обстрелы. Держать тела в доме нельзя, никто не знает, что
будет через час. Может, и нас не станет. Так и хороним без гробов.
В разгруженный "КамАЗ" военные подсаживают
женщин и стариков. "КамАЗ" уходит обратно во Владикавказ, и для жителей
Цхинвали на сегодня это единственная надежда покинуть город. Двое
военных подсаживают высохшую старушку в инвалидном кресле. "Ребята, я
не могу брать таких старых,— тихо говорит военным водитель "КамАЗа".—
Они не доедут. Там вся дорога забита военной техникой. Часов десять
будем ехать. Жарко, пыльно, в кузове не выдержат". Но женщина в
инвалидном кресле наотрез отказывается оставаться в Цхинвали. "Я больше
не могу здесь жить! — кричит она.— Они снова вернутся!" Через час
"КамАЗ", загруженный до отказа беженцами, уходит в Северную Осетию.
На улице Ленина возле нас останавливаются белые
"Жигули". Заросший щетиной доброволец с автоматом машет рукой:
"Садитесь, покажу вам кое-что". Беслан Санакоев везет нас по улице
Ленина, затопленной водой, мимо обгоревших грузинских танков. На
обочине дороги в лужах лежат тела грузинских солдат. "Они из этих
танков,— говорит Беслан.— Выскочили, а их подстрелили". Мы едем дальше
на южную окраину города в Дубовую рощу. Я наконец вижу, ради чего
Беслан нас сюда привез. Роща завалена телами грузинских солдат. Кто-то
поджег один из трупов на обочине дороги, в костре видны только ноги и
руки.
— А что, хоронить их? — возмущенно говорит
ополченец.— Никто не будет им копать яму. Они нас не жалели, а почему
мы их должны жалеть? Да, не по-христиански это, а они с нами
по-христиански? И почему Саакашвили их не забирает?
Из Дубовой рощи мы возвращаемся на улицу
Ленина, сворачиваем на Октябрьскую. Здесь, в почерневшем пятиэтажном
доме, первые настоящие похороны. Хоронят 22-летнего ополченца Виктора
Тадтаева. Во дворе дома в гараже стоит гроб, у которого сидят женщины.
Белыми платками они отгоняют мух и молчат.
Во двор заходят друзья убитого — в камуфляжах,
с автоматами в руках. Они обнимают пожилого отца Виктора Мурата. Мурат
вытирает глаза рукой.
— Квартира разбита,— говорит он растерянно.— Даже домой не могу сына занести. Вот, в гараже хороним...
Виктор был младшим сыном Мурата. Он стрелял по
тем грузинским танкам, которые стоят теперь на улице Ленина. Возможно,
его убил кто-то из тех солдат, чьи тела теперь лежат на этой улице.
Добровольцы, стоящие у гаража, говорят, что
осетины никогда не простят этой войны. "Сколько лет они нас мучают? —
спрашивает меня Мурат.— Когда это закончится?"
Друзья погибшего Виктора рассказывают, что во
второй половине дня российские военные запретили осетинским
подразделениям участвовать в зачистке грузинского анклава на Транскаме.
— Всю ночь чистили анклав и сейчас чистят,—
говорит один из военных Валерий.— Там грузинской техники и войск —
тьма. Они туда всю Грузию пригнали. Боятся, что этот анклав у них
отберут.
— Только чистят сами, без нас,— говорит другой мужчина с автоматом.— Где они были, когда мы тут два дня сами отбивались?
— Правильно делают, что не пускают,— отвечает парням женщина в синей куртке.— Вы ведь там натворите дел, потом стыдно будет.
— За что стыдно? — злится один из военных, Алик.— Я на них не нападал! Они твой дом трое суток обстреливали, а тебе их жалко?!
— Не все они плохие,— тихо говорит женщина. Но ее никто не слышит.
"Теперь они навсегда потеряли Осетию" В самом конце улицы Героев находится дом
престарелых. Это восточная окраина города, которую вчера прочно заняли
российские войска. Колонна бронетехники растянулась на несколько
километров и встала в два ряда, так что проехать к дому престарелых
практически невозможно. Идем пешком мимо 12-й школы, во дворе которой
много тел грузинских солдат. На скамейке у дома престарелых сидит
пожилой мужчина с костылем и ест сливу. Слива сорвана с дерева,
верхушка которого срезана снарядом. Таймураз Атаев улыбается беззубым
ртом и долго жмет мне руку.
— А я сижу, смотрю на русские танки, радуюсь,—
говорит он.— А тут вы! Спасибо, что не бросили нас! Я думал, русские
нас бросили. Два дня тут стреляли и бомбили.
Таймуразу 65. Он прожил всю жизнь в селе
Дидмуха, пока брат не положил его в дом престарелых. У Таймураза
больные ноги, а в селе больным делать нечего. Теперь село Дидмуха
разрушено, и Таймураз не знает, что стало с его братом,— никто не
знает, кто контролирует осетинские села.
— Нас здесь десять человек,— говорит Таймураз.—
Подвала тут нет. Когда стрелять начали, мы в фойе спрятались. Сидели
два дня на полу.
Таймураз плачет.
В доме престарелых, как и во всем городе, нет
еды и воды. Гуманитарная колонна, идущая из России в Цхинвали, застряла
в Джаве — Зарская дорога и Транскам вчера обстреливались. В Цхинвали
колонна пробилась только к вечеру.
Мы делимся с Таймуразом яблоками и сухим пайком, подаренным нам добровольцем Бесланом Санакоевым.
Таймураз снова плачет.
Из здания выходит его друг Алексей Кокоев. Он
ведет меня по коридорам дома престарелых, засыпанным стеклом и
штукатуркой. В вестибюле двое мужчин чистят картошку. "Только что
директор наш заскочил, привез картошку,— говорит Алексей.— Он сам
воюет, два дня не мог сюда выбраться".
Алексей ведет нас в свою комнату, чтобы
показать кровать, изголовье которой прострелено пулями. У окна в
инвалидном кресле сидит сосед Алексея по комнате Каурбек. Ему 74 года,
он не ходит. Во время войны в начале 90-х Каурбек потерял троих своих
сыновей. Его жена умерла, не выдержав потери. Чтобы выжить, инвалиду
пришлось перебраться в дом престарелых. Дом Каурбека уже много лет
пустой. Ухаживает за ним его сосед и друг Алексей.
— Я участник венгерских событий,— говорит Каурбек.— Никогда ничего не боялся. А тут стало страшно.
Алексей рассказывает, как утром 8 августа в
доме престарелых появились десять вооруженных грузинских солдат. "Они
зашли в наше фойе и наставили на нас автоматы,— вспоминает Алексей.—
Тогда Каурбек руки поднял вверх и говорит: "Стреляй, парень, мы давно
уже мертвые!". Они посмотрели на него так странно, опустили автоматы.
Спросили у нас, где тут школа. И ушли. Они сейчас все мертвые вон там
возле школы лежат. Видно, как от нас вышли, их расстреляли".
Мне кажется, в голосе Алексея я слышу сочувствие. Но это мне только кажется.
— Я понимаю, что не все там виноваты в том, что
случилось,— говорит он.— Но зачем они сюда пришли? Разве они не знали,
что тут живут мирные люди? Что мы им сделали плохого, чтобы с
автоматами на нас идти? Теперь они навсегда потеряли Осетию.
Во второй половине дня в Цхинвали стало
известно, что президент Грузии Михаил Саакашвили подписал приказ о
прекращении огня. Однако огонь не прекращался. Над городом летали
штурмовики и боевые вертолеты. Из города били САУ и "Грады". На
окраинах раздавались взрывы и пулеметные очереди. К вечеру жители
Цхинвали снова ушли в подвалы. По данным осетинских военных, в эти часы
все еще продолжались бои за господствующие над городом высоты. Над
Присской высотой стояло зарево пожара.
